Помогает осиротевшим детям и брошенным старикам, матерям-одиночкам, инвалидам, бездомным… – тем, кто оказался не просто в трудном, а в отчаянном положении, казанский волонтер Юлия Хакимова. Имя этой 40-летней женщины часто звучит в СМИ, номер ее телефона передают друг другу по сарафанному радио, и, кажется, Хакимову знает уже весь город.
В интервью «Вечерней Казани» Юлия рассказала, почему она помогает чужим людям, чем сама зарабатывает на жизнь, как совмещает нелегкий и порой опасный труд волонтера с заботами о семье, ведь детей у нее четверо!
– Юлия, мы живем в достаточно сложное и жесткое время, про которое говорят «а кому сейчас легко?». Многие сегодня думают только о себе и спокойно проходят мимо чужих бед. Вы же готовы прийти на помощь по первому зову. Как удалось не очерстветь душой?
– Я воспитана на историях своей прабабушки, которая даже в тяжелое военное время помогала чужим детям. Вот я и подумала: а почему мы-то не помогаем? В 2009-м, когда мои дети подросли (у Юлии – три дочери и сын от 15 лет до 21 года. – «ВК») и появилось свободное время, мы начали с друзьями, нас тогда было человек 10, ездить по детским домам, приютам, привозили вещи, подарки, организовывали выезды на пикники, на хоккейные матчи… Потом узнали, что многие дети оказываются в детдомах при живых матерях, которые не могли создать им нормальные условия, кто-то страдал алкоголизмом. Мы стали делать ремонты в квартирах этих мам, кодировать их, чтобы дети могли расти в семье… Ну а масштабно все началось с военных действий в Донбассе в 2014-м. Я никак не могла понять, почему люди не уезжают оттуда, не вывозят детей из-под обстрелов? Стала списываться в соцсетях с местными жителями, выяснилось, что у них счета в банках заблокированы и выехать им не на что. Узнала стоимость билета с Украины в Казань – около 2500 рублей, мы как раз на днях в кафе пообедали на такую же сумму. С того дня мы с друзьями решили, что обедать в кафе мы не будем, а будем отправлять деньги донецким матерям, чтобы они могли спасти детей. Принимали их здесь, размещали у себя, снимали квартиры, сами набрали кредитов, чтобы помочь беженцам. Всего приняли 13 семей. Тогда же открыли пункт помощи, куда люди приносили вещи, продукты для нуждающихся.
– Сколько сейчас человек в вашей команде? Это все те же энтузиасты, с которыми вы начинали в 2009 году?
– Нет, те друзья уже не в теме, все-таки долго жить в таком ритме невозможно. Они стараются даже не подписываться на меня в соцсетях, чтобы не бередить душу (улыбается), иногда оказывают материальную помощь. Сейчас нас четверо: я, Светлана, которая в свое время также приехала с Украины, и двое мужчин – бывший полицейский на пенсии и сотрудник моего предприятия. У меня небольшой бизнес по изготовлению памятников и оград.
– Расскажите о своей семье. Ваши дети и муж с пониманием отнеслись к вашей общественной деятельности? Например, к тому, что им периодически приходится делить дом с чужими людьми?
– Моя семья сейчас – это восемь человек: мы с детьми, моя мама, бабушка и дедушка. Отец моих детей не выдержал темпа моей жизни и ушел много лет назад, но у нас хорошие, дружеские отношения, воспитанием детей он тоже занимается. Я его понимаю, у меня, бывает, в три-четыре часа ночи телефон звонит, кто это долго вытерпит? Ну а дети привыкли к такой моей жизни, они понимают, что есть люди, которым гораздо хуже, чем нам, и им нужна помощь. Когда у нас жили беженцы с Украины, мои дети видели, как приехавшие из Донецка ребятишки забивались от страха под стол, услышав звук летящего самолета, думали, что будет бомбежка.
– А как совмещаете волонтерство с работой?
– Это как раз нетрудно. В прошлом году нам подарили павильон для пункта помощи, мы его поставили рядом со своим офисом. Я весь день нахожусь на своем рабочем месте: кто-то у меня памятники заказывает, кто-то обращается за помощью.
– Вы видели много людских страданий и, наверное, уже не удивляетесь повальной жестокости и равнодушию. Были ли в минувшем году истории, которые вас шокировали?
– Меня каждый месяц что-нибудь шокирует. Вот бабушка, которая жила в подъезде, под дверью квартиры своей дочери, меня шокировала. А еще больше шокировало, что она полгода так жила, а соседи ничего не делали.
– Старики сейчас еще более беззащитны, чем дети. До них даже органам опеки дела нет.
– Да, стариков очень жаль. Вот одна бабушка слепая после смерти сына осталась одна в квартире, мы ее определили в приют. А она настолько домашняя была, что прямо очень тяжело ей было в приюте, я пыталась ее всячески приободрить, но не выходило. В итоге одна мамочка, которой мы в свое время тоже помогли как сироте, забрала ее к себе… В месяц мы раздаем 500 – 700 продуктовых наборов, за каждым набором – жизнь человека. Тех же самых стариков, которых мы привели в порядок, вытащили из нечеловеческих условий, сотни. Мы же не можем просто сделать ремонт, разок купить продукты и забыть про них. Это для нас их сотни, а мы для них – одни.
– Год назад вы занимались вызволением из рабства попрошаек-инвалидов, разоблачили цыганский клан, который делал бизнес на калеках. Вам даже угрожали. Выходит, деятельность волонтера не только трудна, но и опасна?
– Мне постоянно поступают угрозы, что меня сожгут, повесят и так далее, бывает, что и у дома караулят. Поэтому одна в подъезд своего дома не захожу, меня всегда встречают. И мои дети всегда под контролем. Что делать, приходится думать о безопасности, я ведь прекрасно понимала, во что ввязываюсь.
– И все-таки – зачем вам все эти проблемы? Постоянно кого-то спасать, кому-то помогать, брать кредиты для других, не видеть собственную семью? Думали когда-нибудь о том, чтобы завязать с волонтерством?
– Честно? Я пыталась. В конце 2016 года закрыла пункт помощи, выдохнула и сказала: все, теперь я буду жить нормальной жизнью! Но уже на следующий день люди стояли у дверей моего офиса и просили о помощи. В первые дни я давала им от ворот поворот. Но в один из дней ко мне привели бабушку, дочь которой убили, трех внуков забрали в приют и не отдавали бабушке, так как ее квартира была в ужасном состоянии, а сделать ремонт ей было не под силу. Я снова отказала, но соседи этой бабушки приводили ее ко мне каждое утро, дня три, говорили, что обращались уже везде и везде отказали. Тогда мы объявили сбор средств, сделали у этой бабушки ремонт, обставили квартиру – и внуков ей вернули. Ну а потом я уже просто смирилась, поняла, что, видно, судьба у меня такая. Как сказала одна из моих дочерей: «Мама, ведь найдется опять кто-то, кому никто не захочет помочь, и ты встанешь и пойдешь». Это правда. Я с удовольствием передала бы свой опыт и знания, но готовых перенять их пока не нашлось. Мне важно, чтобы человек не выбирал, кому помогать, а кому нет. Дескать, вот этот мужчина жил плохо, пил и помогать я ему не буду. Мы не боги, судить не нам. Не важно, как человек жил. Важно, что здесь и сейчас он хочет жить по-другому.